Об отце

Течет бескрайняя река, Плывут портреты фотографий Родных – им память на века! Здесь нет надгробных эпитафий! Песчинкой маленькой кажусь Я в том людском водовороте, Своим отцом и я горжусь, Войну познавшим, – был в пехоте… В детстве и юности все легко и просто. Легко не потому, что все твои проблемы помогают решать или решают родители, а просто потому, что проблемы в этом возрасте тоже простые. Получил пару в школе, как подольше погулять с друзьями, что сказать родителям, если пришел домой под утро. Да, это было золотое время и тогда казалось, что так будет всегда. Но юность быстро проходит. Родители уходят, и ты понимаешь, как мало с ними был, как мало говорил с отцом, прошедшим Великую Отечественную, как редко дарил маме цветы. Сегодня я тоже отец дочери и сына. Все повторяется. И только теперь осознаю, как важно сохранить память о своих родителях, передать своим детям историю предков, переживших не одно лихолетье. Мой отец, Донец Владимир Никифорович, работал на шиферном заводе до самой пенсии. Его ценили и уважали на работе и в доме на улице Калинина, где мы жили. Он был человеком немногословным. О войне вспоминать совсем не любил. Я иногда приставал с расспросами к отцу: «Ну расскажи про войну». Он скупо что-нибудь расскажет. А так он всегда ухмылялся, когда по телевидению говорили, что кто-то прошёл всю войну без царапины, это или артиллерия дальнобойная, или штабы, а на передовой долго ни один не задержался!!! Смеялся, когда видел в военных фильмах солдат с волосами, в сапогах и с автоматами в самом начале войны. Все были стриженные под ноль, в ботинках с обмотками и с винтовками. Иногда рассказывал о войне как о тяжелой работе. Отец попал на фронт в 1943 году. Восемнадцатилетний пацан. Прошел учебку, стал пулеметчиком. Он был командиром пулеметного расчета. Частенько приходилось таскать пулемет на себе. А пулемет «Максим» на станке весит 66 килограммов, и коробка с патронами девять с половиной. Было очень трудно: второй номер тянул станину с патронами, а он, первый номер, на плече нёс сам пулемёт. Рассказывал интересный случай: они шли сутками и от усталости падали. А тут ночью объявили привал на час. Потом команда «вперёд», и опять колонна пошла, а с ним был двоюродный брат Володька, и он говорит: «Я винтовку забыл!!!» А отец забыл сумку ЗИП от пулемета с масленками. Но промолчал, а про винтовку доложили командиру. Командир сказал: «Найти или трибунал!» И до последнего времени отец поражался, как можно было вернуться в кромешной тьме, в полях, найти свою винтовку и догнать своих?! Это, видно, уже что-то на зверином инстинкте перед страхом расстрела. Вообще, разговорить отца на тему войны было сложно. Не любил он вспоминать. Однажды проговорился, что очень хотелось есть и спать. Ещё рассказал, что рядом минометный расчёт погиб на глазах – так быстро мины заряжали, что бросили одна за другой, почти сразу – взрыв, и их всех разнесло. Не представляю, смог бы я на его месте в восемнадцать лет так воевать. Чего только ни пережили эти пацаны, а в полку ровесников отца было большинство. И погибали один за другим. Узбеки служили рядом. На марше они пили из лужи воду. Все, кто пил, умерли от дизентерии. Говорил, что, как и всем пацанам, ему нравилось хорошее оружие. В блиндаж к ним зимой пришли снайперы погреться, отец впервые увидел снайперскую винтовку и попросил пострелять. Вышел в окоп, навёл винтовку на немцев – они строили переправу. Двое несли бревно. Он стрельнул – один из них упал, а второй убежал, ну он и давай дальше стрелять! И вдруг пуля прямо перед его лицом бьет в бруствер, глаза забиты песком. Он зашёл в блиндаж, а снайперы подняли его на смех: «Ты стрелял без маскировки!! Не менял позицию?! Вот тебя немецкий снайпер и просчитал, как пацана, хорошо, что так обошлось». Рассказал однажды, как первый раз увидели «Катюши». Про них никто понятия не имел, и когда они издалека лупанули через наши окопы, небо горело все, а солдаты попадали на колени от этого ужаса. А про свою работу говорил так: «Днём пристреливаемся, стопорим пулемёт на станине, а всю ночь бьем по позициям немцев, так как на войне все работы на позициях ночью. Тысячи патронов за ночь». Первое ранение в лопатку получил от снайпера в районе Жлобина, когда зимой полевая кухня не могла подойти из-за плотного огня на 5 км, и он решился один из всех пойти к ней, так как сутки не ели. Набрал котелков и пополз по полю, потом через лес вышел на кухню, набрал каши в котелки – и обратно. Вышел на поле и уже почти дошёл до окопов, и тут снайпер его убрал. Когда лежал в госпитале, слушали с товарищами сводки по радио. Говорили про бои местного значения, т.е. больших операций не было, а их припугнули: если сейчас не выпишитесь, не попадёте в свою часть, поэтому, не долечившись, прибыл в свою часть, а по пути продал все обмундирование в обмен на хлеб. А когда прибыл в часть, узнал, что все, кто с ним служил, погибли. Вот и бои местного значения. Сегодня приказ взять деревню, а завтра немцы отбивают обратно, и так постоянно, а люди погибали каждый час, каждую минуту. А самый ад был при форсировании реки Сож. Немецкие войска заняли оборону на правом берегу реки Сож, в частности, между Гомелем и Веткой оборону держала 134-я пехотная дивизия, которым противостояли советские 96-я, 399-я и 307- я стрелковые дивизии. Его пулеметный расчёт «Максима» с высотки прикрывал переправу, а весь огонь на передовой настроен на подавление пулеметной точки. Он говорил, что земля вокруг них горела, там он и был тяжело ранен в локтевой сустав пулей навылет. Снова госпиталь. Когда был в госпитале, антибиотиков не было, и рану обрезали от загнившего мяса ножницами и проливали йодом. Вонь была ужасная. А врач заставлял обязательно есть молодые побеги от сосны. На ветках такие столбики. Вот этим и лечились. За эти бои на реке Сож мой отец получил медаль «За боевые заслуги». В приказе так и написано: «Командир пулеметного расчета 350 Гомельского стрелкового полка 96 Гомельской стрелковой дивизии I-го Белорусского фронта при обороне в районе Бобруйска Гомельской области был тяжело ранен разрывной пулей в левую руку с повреждением кости». После госпиталя отца комиссовали по инвалидности. Как жалею я теперь, что мало расспрашивал его, что редко виделись, а если и встречались, то ему было интереснее общаться с внуками. Конечно, я горжусь своим отцом, я рассказываю детям то, что помню сам, показываю фотографии старые, черно-белые, но такие дорогие! Ведь это история моя и моей семьи. Валерий Донец